Сайм серьезно кивнул, потом спросил:

– А вторая причина?

– Вторая причина та, – степенно отвечал полковник, – что недурно повидать хорошего человека, когда стоишь перед лицом смерти.

Сайм взглянул на стену и увидел грубую и трогательную религиозную гравюру.

– Да, – сказал он. – Вы правы. – И почти сразу добавил: – Распорядился кто-нибудь насчет лошадей?

– Не беспокойтесь, – сказал полковник. – Я распорядился, как только вошел. Ваши враги не особенно торопливы, но двигались они быстро, как настоящая армия. Я и не думал, что у анархистов такая дисциплина. Нельзя терять ни минуты.

Почти в тот же миг вошел синеглазый седой трактирщик и доложил, что пять коней оседланы.

По совету полковника все захватили вина и еды, не забыли и шпаги – другого оружия не было, и понеслись по крутой белой дороге. Слуг, которые несли багаж инспектора в бытность его маркизом, решили оставить в харчевне, чему они не противились, намереваясь выпить вина.

Послеполуденное солнце уже светило наискось, и в его лучах Сайм видел трактирщика, становившегося все меньше, но упорно глядевшего им вслед. Серебряные волосы сверкали на солнце, и Сайм никак не мог отделаться от суеверной мысли, что это и впрямь последний хороший человек, которого он встретил на земле.

Он еще видел серый силуэт, осененный белым светом, когда на зелени крутого склона появилось черное пятно. Полчище черных людей, словно туча саранчи, нависло над добрым старцем и его домом. Коней оседлали вовремя.

Глава XII

Земля в анархии

Дорога была неровной, но, пустив коней галопом, всадники вырвались далеко вперед, и вскоре первые здания предместья заслонили от них врага. Однако скакать до города пришлось еще довольно долго, и, когда они его достигли, запад уже сиял теплыми красками заката. Пока они ехали через город, полковник предложил по дороге в жандармерию приобрести еще одного небесполезного союзника.

– Из пяти здешних богачей, – сказал он, – четверо просто мошенники. Думаю, именно такой процент повсюду. Пятый же – мой добрый знакомый и превосходный человек; а что еще важнее для нас, у него есть автомобиль.

– Боюсь, – с незлобивой насмешкой сказал профессор, оглядываясь на белую дорогу, где каждый миг могло появиться черное ползучее пятно, – боюсь, что сейчас не время для визитов.

– Доктор Ренар живет в трех минутах отсюда, – ответил полковник.

– Опасность – меньше чем в двух, – сказал доктор Булль.

– У него есть автомобиль, – повторил полковник.

– Он может его не дать, – сказал Булль.

– Непременно даст, – сказал полковник. – Он поймет нас.

– Мы можем не застать его, – настаивал доктор.

– Молчите! – крикнул Сайм. – Что это? Они замерли на миг, словно конные статуи, – и на два, на три, на четыре мига замерли небо и земля. Потом, мучительно вслушиваясь, различили вдали на дороге тот неописуемый топот и трепет, который означает лишь одно – скачут кони.

Лицо полковника резко изменилось, словно молния поразила его и оставила живым.

– Ну что ж! – сказал он насмешливо и коротко, как истинный воин. – Готовьтесь встретить кавалерию.

– Где они достали коней? – спросил Сайм. Полковник помолчал и глухо ответил:

– Я выражался точно, когда сказал, что, кроме той таверны, лошадей нет на двадцать миль в округе.

– Не верю! – упрямо сказал Сайм. – Не может быть. Вспомните его серебристые волосы!

– Должно быть, его принудили, – мягко сказал полковник. – Их не меньше ста. Они сильны. Потому и нужно заехать к моему другу Ренару.

С этими словами он свернул за угол и помчался так быстро, что и на полном скаку все едва поспевали за развевающимся хвостом его лошади.

Доктор Ренар обитал в высоком удобном доме, на самом верху крутой улочки, и когда всадники спешились у его дверей, им снова открылись зеленая гряда холмов и белая дорога над городскими крышами. Увидев, что дорога пуста, они перевели дух и позвонили в дверь.

Русобородый хозяин оказался приветливым и радушным. Он был образцом того молчаливого, но чрезвычайно делового сословия, которое сохранилось во Франции даже лучше, чем в Англии. Когда ему объяснили суть дела, он посмеялся над бывшим маркизом, утверждая с весомым французским скепсисом, что общее восстание анархистов совершенно немыслимо.

– Анархия! – сказал он, пожимая плечами. – Что за ребячество…

– Et са [31] , – крикнул полковник, – et ca, по-вашему, ребячество?

Беглецы оглянулись и увидели изогнутое пятно. Кавалерия неслась по круче стремительно, как войско Аттилы. При всей своей быстроте ряды двигались строго, и маски на лицах первых всадников чернели ровной полосой. Да, черное пятно не изменилось, хотя и двигалось быстрее, но все же одно различие было, и различие поразительное. На склоне холма, как на карте, положенной наклонно, всадники держались вместе; но один из них мчался впереди так быстро, словно убегал от погони. Он размахивал руками, понукая коня, и вид его был настолько дик, что даже издали в нем признали Понедельника.

– Жалею, что придется прервать такую глубокую беседу, – сказал полковник. – Не можете ли вы одолжить мне свой автомобиль?

– Должно быть, вы не в себе, – заметил доктор Ренар, добродушно улыбаясь. – Но безумие дружбе не помеха. Идемте в гараж.

Доктор Ренар был тихого нрава, но неимоверно богат; комнаты его напоминали музей, в гараже стояли три автомобиля. Однако вкусы у него были простые, как у всех французов среднего класса, автомобилем он пользовался редко, и когда нетерпеливые беглецы ворвались в гараж, им пришлось повозиться, чтобы определить, исправен ли хоть один мотор. Потом они не без труда выкатили автомобиль на улицу и, выйдя из полутемного гаража, с удивлением увидели, что быстро, словно в тропиках, стемнело. Либо они провозились дольше, чем думали, либо над городом собрался сплошной навес облаков. Над морем, в конце крутой улочки, поднимался легкий туман.

– Поспешим, – сказал доктор Булль. – Я слышу топот коней.

– Нет, – поправил его профессор, – вы слышите топот коня.

Так оно и было; по камням, все ближе и ближе, скакала не кавалькада, а тот, кто намного ее опередил, – безумный Секретарь.

У родителей Сайма, как у многих сторонников опрощения, был автомобиль, и он умел его водить. Вскочив на шоферское сиденье, он принялся колдовать над отвыкшими от употребления рукоятками; лицо его пылало. Нажав на что-то со всею силой, он подождал и спокойно сказал:

– Боюсь, ничего не выйдет.

Пока он говорил, из-за угла вылетел всадник, прямой и стремительный как стрела. Улыбка его была такой странной, словно он вывихнул челюсть. Подлетев к неподвижному автомобилю, где сидели все беглецы, он положил руку на кузов. Это и вправду был Секретарь, улыбавшийся в радости победы безумной, но уже не кривой улыбкой.

Сайм лихорадочно повернул руль. Все было тихо, только вдали скакали кони остальных преследователей. Вдруг, лязгая и громыхая, автомобиль сорвался с места, выхватив Секретаря из седла, как вынимают клинок из ножен, протащил шагов двадцать и оставил распластанным на мостовой. Когда мотор величаво заворачивал за угол, беглецы успели увидеть, как анархисты поднимают своего вождя.

– Не могу понять, почему так стемнело, – тихо сказал профессор.

– Должно быть, гроза идет, – ответил доктор Булль. – А знаете, жалко, что у нас нет фонаря.

– Фонарь у нас есть, – сказал полковник и выудил снизу тяжелый резной фонарь, в котором стояла свеча. Фонарь был дорогой, старинный и, может быть, висел когда-то в храме, ибо одно из цветных стекол пересекал грубый крест.

– Где вы его раздобыли? – спросил профессор.

– Там же, где автомобиль, – сказал полковник. – У своего друга. Пока мсье Сайм возился с мотором, я подбежал к открытым дверям, у которых стоял Ренар. Кажется, я спросил: «Фонарь достать некогда?» Он благодушно замигал и оглядел красивые своды передней. С потолка спускался на цепях фонарь тончайшей работы, одно из бесчисленных сокровищ его домашней сокровищницы. Доктор рванул его, вырвал, повредив при этом роспись и свалив с размаху две драгоценные вазы, и вручил мне, а я отнес сюда. Прав ли я был, когда советовал заглянуть к Ренару?